скатится в яму, но он хотя бы не станет держать зла на своего старенького папашу — а мне только того и надо!»

Кто знает, может, Осборн и решился бы поведать отцу о своем браке во время одной из их долгих посиделок один на один, но, к сожалению, сквайр по неосмотрительности проговорился ему о помолвке Роджера и Синтии. Случилось это в одно дождливое воскресенье — отец с сыном сидели вдвоем в просторной и пустой гостиной: Осборн утром не пошел в церковь, сквайр же сходил и теперь пытался прочитать одну из проповедей Блэйра. Отобедали они рано, как и было у них заведено по воскресеньям; это ли, или проповедь, или унылая морось за окном — но день тянулся для сквайра просто бесконечно. Он давно установил для себя негласные воскресные правила. Есть на обед только холодное мясо, читать проповедь, не курить до окончания вечерней молитвы, как можно меньше думать о состоянии своих земель и будущем урожае, как можно больше сидеть дома с должной благопристойностью, надев лучшее платье, дважды ходить в церковь и произносить положенные слова даже громче, чем причетник. Только в этот день шел такой дождь, что сквайр не пошел днем в церковь; но даже несмотря на то, что он немного вздремнул, прошла целая вечность, прежде чем прислуга из Холла потянулась через поле обратно к дому — целая вереница зонтов! Он уже полчаса стоял у окна, заложив руки в карманы, и губы то и дело складывались, чтобы издать свист (его частый грех), но тут же обретали более серьезное выражение, которое, в девяти случаях из десяти, преобразовывалось в зевок. Он покосился на Осборна, который сидел у камина, погрузившись в чтение. Бедный сквайр был похож на того мальчика из детской сказки, который зовет всяких зверушек и птиц прийти с ним поиграть, но всякий раз получает рассудительный ответ, что они, мол, слишком заняты, чтобы тратить время на этакие пустяки. Отцу очень хотелось, чтобы сын отложил книгу и поговорил с ним: было так сыро, так скучно — беседа так помогла бы скрасить эти долгие часы! Однако Осборн, сидевший спиной к окну, возле которого стоял отец, ничего не замечал и продолжал читать. Он согласился с замечанием отца, что день выдался крайне дождливый, однако не добавил к этому ни одной из расхожих фраз, обычно принятых в подобном случае. Сквайр понимал, что нужно предложить ему более увлекательную тему. Тут ему припомнились отношения между Роджером и Синтией, и без всяких экивоков начал:

— Осборн! А известно ли тебе что-то о… о сердечных делах Роджера?

Он попал в точку. Осборн тут же отложил книгу и обернулся к отцу:

— Сердечные дела! У Роджера! Нет, я об этом даже не слышал, просто поверить не могу — в смысле, мне представляется, что…

Тут он осекся, решив, что не стоит высказывать имевшиеся у него предположения, что предмет разговора — Синтия Киркпатрик.

— Да. И тем не менее. И знаешь, кто его предмет? Не больно-то она мне по душе — не в моем вкусе, — тем не менее она очень хороша собой, а в неприязни я сам виноват.

— Так это…

— Не буду ходить вокруг да около. Я уже столько сказал, что можно договорить и остальное. Это мисс Киркпатрик, падчерица Гибсона. Впрочем, они пока не помолвлены…

— Я очень рад… надеюсь, и она любит Роджера…

— Любит? Уж ей-то бы только радоваться такой партии! Если Роджер не передумает, когда вернется домой, надеюсь, что она будет только счастлива!

— Почему же Роджер мне ничего не сказал? — проговорил Осборн с легкой обидой, не лишенной эгоизма.

— А он и мне ничего не сказал, — ответил сквайр. — Это Гибсон приехал сюда и выложил все начистоту, как и положено порядочному человеку. Я ему раньше как-то говорил: я не могу допустить, чтобы мои сыновья влюбились в ваших дочек. Признаюсь, я прежде всего имел в виду тебя — даже и в том, что случилось с Роджером, нет ничего хорошего, хотя, может быть, из этого еще ничего и не выйдет, но, если бы речь шла о тебе, я бы тут же порвал с Гибсоном раз и навсегда, только бы этого не допустить, — так я Гибсону и сказал.

— Простите, что перебил вас, но я хочу раз и навсегда утвердить свое право самостоятельно выбирать себе жену, без чьего-либо вмешательства, — с горячностью произнес Осборн.

— Тогда и содержать ее будешь без чьего-либо вмешательства, вот и все; от меня, сын мой, ты не получишь ни пенни, если не потрафишь мне хоть маленько своим выбором, а уж себе потрафляй сколько угодно. Большего-то я от тебя не требую. До красоты, ума, всяких там фортепьян мне дела нет; если Роджер женится на этой барышне, в доме всего этого и так будет с избытком. Я не расстроюсь, если она будет немного постарше тебя, но, главное, она должна быть из хорошей семьи, и чем больше денег она принесет в приданое, тем лучше для этого старого дома.

— Я повторяю, отец: я сам выберу себе жену и не признаю ни за кем права мне диктовать.

— Ах вот оно как! — произнес сквайр, тоже начиная сердиться. — Если меня в этом деле лишат отцовских прав, то ты лишишься сыновних. Пойдешь против меня в том, что я для себя давно решил, — тебе не поздоровится, так и знай. Однако хватит спорить, нынче воскресенье, да и вообще гневаться — грех; кроме того, я еще не закончил.

Ибо Осборн снова взялся за книгу и, делая вид, что читает, кипел от негодования. Даже услышав просьбу отца, он не сразу отложил ее.

— Так вот, Гибсон, когда мы впервые об этом заговорили, заверил меня, что промеж всех вас ничего такого нет, а ежели что приключится, он тотчас даст мне знать; так и вышло — приходит и рассказывает мне про все это.

— Про что? Я не понял, насколько далеко зашло дело.

В голосе Осборна зазвучала нотка, которая сквайру совсем не понравилась; отвечать он начал с немалым раздражением:

— Про что? Про то, о чем я тебе и толкую, что Роджер взял и влюбился в эту девицу и сказал ей об этом прямо перед отъездом, пока ждал «Арбитр» в Холлингфорде. Экий ты иногда бываешь непонятливый, Осборн.

— Я могу сказать одно: все это для меня — полнейшая неожиданность, вы раньше ни о чем таком не упоминали.

— Велика важность, упоминал или нет. Я наверняка говорил, что Роджер очень привязан к мисс